— Теперь ты понимаешь, чего я боюсь? Я — никто, сын камердинера, плод греха своей несчастной матери!

Надя покачала головой.

— Бедный, бедный мой! Как ты настрадался! Какой удар для твоей гордости и самолюбия!

— Теперь ты можешь презирать меня, я не князь Верховский. В этом я действительно обманывал тебя, как и сам себя. Я открыл тебе эту тайну, теперь ты все знаешь, и тебе понятно, почему я так стремительно бросился за Лидией. И можешь себе представить, с каким наслаждением она мучила меня, держа дневник при себе.

Евгений не стал вдаваться в подробности того, как дневник оказался снова у него. К слову сказать, он и сам этого не понял, так как по необъяснимым для него обстоятельствам покойная жена в день своей кончины приказала доставить его из адвокатской конторы, где тот хранился. А уж потом князь Верховский обнаружил дневник в бумагах Лидии.

— Бедный … — снова печально повторила Надя, и глаза ее заполнились слезами.

Тетрадка скользнула на пол, туда же устремился и Евгений. Он приник к ее коленям, зарылся лицом в складки платья. Надя гладила его волосы и плакала о нем, о себе, об их утраченном счастье. Верховский, снова вдохнув запах ее тела, понял, что сейчас потеряет над собой всяческий контроль. Разум не властен над безумием страстей, особенно если эти тропы уже хожены. Искушение слишком велико. Подол платья, кружевные панталоны и чулки, все это было сметено несколькими движениями. Вожделенные бедра и нежнейшее лоно открылись перед его воспаленным взором. Он приник к влажной плоти страстными губами, мечтая выпить их до дна. Надя, изогнувшись, прижимала к себе его голову. Ее стон распалял его страсть. И вот он уже внутри, он не забыл, какая она там. Она тоже помнила его естество. Все свои ощущения она тайно и страстно лелеяла и сохраняла в своем теле. И вот теперь все потаенное, затихшее и заснувшее выплеснулось с неистовой силой. Апогея они достигли вместе, со стоном, криком и слезами. А потом долго не могли разъять объятий, оторваться друг от друга. Наконец, первые признаки сознания стали возвращаться к любовникам, и тогда они поняли, что уж теперь связаны навеки.

Догорал короткий день. Вася шалил, и няня его бранила. Он капризничал, мамаша долго не шла. Катерина Андреевна в Москве молилась в церкви на отпевании родственницы. А Владимир Иванович сидел за широким канцелярским столом и усердно работал. У него сегодня выдался удачный день. Его записка получила похвалу на самом высоком уровне. Он вышел из-за стола и, потянувшись, прошелся по кабинету. Подошел к окну и приоткрыл форточку. Ворвался свежий ветер, и кажется, повеяло весной. Зима была на исходе, как и счастливая семейная жизнь Роева. Но он еще не знал об этом.

Все тайное, так или иначе, все равно становится явным.

Ковалевская вернулась из Москвы, пребывая в тихой умиротворенной меланхолии. Похороны старенькой сестры покойного супруга заставили ее пролить много слез. Московская родня мужа всегда любила милую Катю и душевно привечала. В кругу стареющих кумушек ей было тепло и грустно. И вот с этим душевным теплом хлебосольной Москвы она воротилась домой, в холодный и надменный столичный Петербург.

— Ну, Митрич, все ли цело? — спросила Катерина Андреевна у швейцара, которому было поручено приглядывать за пустой квартирой.

Она вошла в парадное с высоким потолком и стояла у лестницы, отряхивая снег с пушистого воротника роскошного мехового манто.

— С приездом, Катерина Андреевна. Не изволите беспокоиться, порядок полнейший.

— Не заходил ли кто?

— Как не заходить, заходила молодая барыня ваша, Надежда Васильевна. — Швейцар потоптался и продолжил: — Частенько заходили…

Катерина Андреевна воззрилась на него с недоумением. С чего бы Наде ходить сюда каждый день?

— Она одна приходила или с гостями?

— Вроде как одна, только я за черным-то ходом не слишком слежу, там дворника надобно спросить.

Час от часу не легче! Чего и спрашивать! Митрич деликатно дал понять, что с черного хода в квартиру кто-то поднимался. Но кто и почему тайно?

Где-то в желудке противно засосало от предчувствия беды. Ковалевская поспешила наверх. Горничная уже была на месте и помогла ей раздеться. Снизу тащили вещи. Катерина Андреевна прошлась по комнатам и поняла, что швейцар не соврал. Тонким женским чутьем она поняла, что дочь ее не просто сиживала тут в одиночестве, оберегая пустое жилище от воров. Все вещи были на месте, идеальный порядок, но где-то неуловимо витало ощущение чего-то инородного.

Подозрения матери укрепились после встречи с Надей. Она нашла ее странно оживленной. Такой молодая женщина не бывала давно, может, только в забытой юности. Катерину Андреевну пугало выражение глаз дочери. В них плескались непонятные ей чувства, горел огонь, она вся уподобилась яркой свечке. Удивительно, но муж не замечал ничего! Вероятно, эти превращения происходили постепенно, на его глазах. Лицом к лицу лица не увидать!

Ковалевская, после некоторого колебания, решилась приступить к самостоятельному расследованию. Она исходила из того, как бы она поступила, если бы вдруг стала тайно встречаться с любовником. А то, что у ее дочери роман на стороне, она уже почти не сомневалась. Длительные раздумья привели ее в комнату Нади, в ту комнату, где она проживала в девичестве. В ней все оставалось по-прежнему, сюда почти никто не входил, и даже прислуга редко вытирала пыль. К чему, если никто не живет? Ковалевская принялась тщательно осматривать комнату, перерывая, перетряхивая, переставляя вещи и предметы. Особому досмотру подверглись белье, одежда, маленькие ящички, коробочки, конвертики, книги. Ее дотошность была вознаграждена. В одном из дальних ящичков бюро в невзрачной бумажке Ковалевская обнаружила то, что искала. Аккуратная стопочка писем. Она, разумеется, их прочла. Господи! Зачем она сделала это? Зачем открыла страшную Надину тайну? Ведь теперь она, как мать, не может сидеть сложа руки и видеть, как искуситель снова затягивает ее девочку в свои лживые сети. Нет! Теперь она не даст себя провести! Она будет бить во все колокола, будет грызть его зубами, она… она…

Дальше мысли Катерины Андреевны стали путаться, потому что она уже бежала по Троицкой улице на квартиру Роевых.

Только бы Володя был дома и один!

Роев действительно находился дома один и безмерно удивился, узрев растрепанную тещу в дверях. Она не давала телеграммы о приезде, хотела сделать сюрприз.

— Катерина Андреевна! Рад вас видеть! А мы ждали вас только на следующей неделе! — Владимир Иванович тепло расцеловал Ковалевскую.

— Да что такое? Случилось ли чего в пути? Уж не обокрали ли вас, маменька?

— Боюсь, Володенька, что обокрали тебя! — дрожащим голосом ответила теща.

Надя вернулась с прогулки, и вместе с няней они долго раздевали в передней укутанного Васю.

— Батюшки! Да у нас мама! — воскликнула Надежда Васильевна, поглядев на вешалку для пальто, и поспешила в гостиную.